Профессиональная армия: хорошо забытое старое

В России профессиональная армия существовала до середины XIX века, точнее до его 60–70-х годов. Именно в эти десятилетия император Александр II и его военный министр генерал от инфантерии Дмитрий Алексеевич Милютин сознательно отказались от национальных традиций и перешли на модную тогда в Европе систему «вооруженного народа», то есть ко всеобщей воинской повинности. 

Лучшие умы России во все времена прекрасно понимали, что выживание ее государственности в тяжелейших геополитических условиях бытия определяется боевыми качествами военного организма. В соответствии с уроками отечественной истории и выводами русской военной мысли они создавали и укрепляли «прибыльную для боя» государственную боевую машину. 

В русскую военную систему издавна входили взаимно усиливающие друг друга профессиональная армия и земское (народное) ополчение. И крупнейшая наша в XIX в. победа в Отечественной войне 1812 г. была обеспечена именно 240-тысячной профессиональной армией и заранее подготовленным 420-тысячным ополчением, которое выполняло вспомогательные функции. 

К сожалению, с течением времени победители Наполеона стали примерять на собственный «кафтан» «доспехи» побежденных. Из истории провальной Крымской кампании 1853–1856 гг. высшее военное руководство России сделало совершенно неправильные выводы. На самом деле причиной поражения стало не отсутствие железных дорог, парового флота и нарезного оружия — это, как доказано самыми новейшими историческими исследованиями, в той или иной мере присутствовало в России и ее армии. По мнению одного из современников севастопольской катастрофы, дело было в другом: «в бессистемности военных учреждений, наполненных к тому же чужеродным содержанием». 

На этом минорном фоне император Александр II и его военный ментор генерал Милютин развернули широкомасштабную деятельность по реорганизации русской армии с переводом ее комплектования на уже апробированную Западом систему всеобщей воинскую повинности. 

Однако принятие на законодательном уровне «Устава всесословной воинской повинности» отнюдь не встретило всеобщего одобрения среди высоких военных и гражданских чинов. Против него восстал ряд крупных государственных деятелей России, группировавшихся вокруг бывшего кавказского главкома, победителя Шамиля генерал-фельдмаршала Александра Ивановича Барятинского. Рупором несогласных стало «золотое перо» Кавказской армии — генерал-майор Ростислав Андреевич Фадеев. К слову сказать, они не отвергали в целом идею всеобщей воинской повинности, но видели в ней, прежде всего, не панацею от всех военных бед, а инструмент всеобщего военного обучения мужского населения страны. 

По мнению князя Барятинского, закон, предусматривавший массу исключений, оставлял за его пределами военного ведомства самую образованную часть российского общества. Надо было призывать либо всех годных, либо никого. Не осталась вне критики и внедряемая генералом Милютиным военно-окружная система из-за ее излишней забюрократизированности. По мнению оппонентов Милютина, прежняя корпусная организация была куда более адаптированной к строевым частям. 

Но, пожалуй, самым главным моментом в предлагаемом оппозиционерами варианте реформирования вооруженных сил страны явилось предложение перейти с принудительной формы комплектования на добровольную, сохраняя ее профессиональную основу. В качестве аргументов они приводили слова князя Барятинского, любившего повторять, что если «врачом и учителем становится не каждый, то почему тогда военным может быть любой». 

Генерал-публицист Фадеев со страниц газет предупреждал Милютина и его присных о том, что после их дел русская армия превратится в «сборище случайных людей, равнодушных к судьбе собственного Отечества». В его записке «Сомнения насчет нынешнего военного устройства», представленной царю 12 июля 1872 г. он предрекал поражение России в будущих войнах. «При явном враждебном расположении к власти миллиона людей частных и служащих и при полном равнодушии всех остальных, неприязненные попытки против нее пойдут без конца и какой-нибудь шайке удастся низвергнуть в один день наш пятивековый порядок». 

Но нет пророка в собственном Отечестве. Дальнейшее развитие российской истории показало правоту генерала-патриота. О нем вспомнили тогда, когда грянула февральская революция 1917 г. После отречения от престола императора Николая II и последовавшего за этим пресловутого приказа № 1 Петроградского совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов с обнародованием «Декларации прав солдата» уничтоживших в армии единоначалие, последовал развал системы «вооруженного народа». В этот момент раздался одинокий голос командира 14-го корпуса генерал-лейтенанта барона Алексея Павловича Будберга. Он тщетно призывал павших духом военноначальников перевести армию, пока не поздно, на добровольческую основу. 

Будберг считал, что во всей русской армии наберется миллион вполне боеспособных солдат. Свое предложение он подкрепил данными опроса личного состава, проведенного им во вверенном ему корпусе. Из 18-й и 70-й пехотных дивизий положительно на этот счет откликнулось около 5 тыс. офицеров и солдат, то есть десятая доля от списочного состава. Оперируя этим фактом, генерал Будберг предлагал правительству и верховному командованию распустить 250 дивизий действующей армии, заменив их путем отбора на добровольной основе малой профессиональной армией в количестве 25 дивизий. 

Свою точку зрения он изложил на совещании корпусных командиров 5-й армии доказывая, что: «лучше иметь 4 тыс. отборных людей, чем 40 тыс. шкурятины», — так впоследствии он написал в своем дневнике. 

Повышение денежных окладов военнослужащих в 25 раз, предлагаемые денежные премии за военные трофеи и боевые успехи были приняты высшими чинами в штыки. Генерал-квартирмейстер Ставки Михаил Константинович Дитерихс признал, что подобные явления в русской армии «не соответствуют начала воинской этики», и что переход на добровольческие рельсы, является «нарушением организации». Как будто  все то, что до тех пор случилось: братание с врагом, избиение офицеров и массовое дезертирство соответствовало воинской этике! И о какой организации шла речь, если в частях заправляли не их командиры, а полковые комитеты. 

Увы, министры временного правительства во главе с Керенским усмотрели в усилении армии угрозу собственной власти. Ведь такая отборная армия, заменившая собой разложившийся «вооруженный народ» смогла бы в конечном итоге не только отразить наступление врага внешнего, но и припомнить кое-что врагу внутреннему. 

Дальнейший ход событий в который раз доказал правоту очередного пророка, не услышанного в России. Своевременный переход в сентябре-октябре 1917 г. на добровольческий принцип комплектования сберег бы нашу армию. Русский военный историк Антон Антонович Керсновский комментируя дальнейшее развитие событий писал: «Добровольческая армия была создана, но создана в порядке импровизации с совершенно негодными средствами. У генерала Алексеева было всего тридцать юнкеров и 800 рублей деньгами. За два месяца до того, в бытность генерала Алексеева в Ставке, в его распоряжении были сотни тысяч офицеров и верных долгу солдат, которых надо было только организовать, были миллиарды рублей. Организация рушилась. До реорганизации не додумались. Пришлось взяться за худшее — за импровизацию». 

Чем закончилась эта припозднившаяся «импровизация» известно.